Иван Толстой: Лунный свет, полуразрушенный замок, странные и резкие звуки, загадочный хозяин. У него орлиный профиль, особенный вырез ноздрей, бледные, крайне острые уши, и – что мне больше всего нравится - ладони, поросшие волосами. Это портрет нашего сегодняшнего героя – вампира графа Дракулы.

Диктор: “Россиянам приходится наверстывать упущенное, впервые открывая для себя то, что в других странах давно считается классикой: и самого Брэма Стокера, и экранизации романов Стокера 1920-30-х годов, и многочисленные книжные-киношные-мультяшные-театральные-игровые интерпретации великого загробного образа. Сегодня в библиотеке всемирной литературы о Дракуле - сотни томов, а в ее российском шкафу - всего лишь несколько книжек; во всемирной видеотеке о вампирах - едва ли не тысяча фильмов, а Россия на международной вампирской кинокарте появилась только после успеха “Ночного дозора”. Пока что не в России, а за ее границами феномен вампиризма во всех возможных проявлениях изучают серьезные ученые десятков специальностей”. 

Иван Толстой: Позвольте представить моих собеседников. Пугать радиослушателей я пригласил сегодня Андрея Шарого и Владимира Ведрашко, совершенно мирных с виду людей, которые, тем не менее, написали и только что выпустили в московском издательстве НЛО книгу “Знак D: Дракула в книгах и на экране”. Цитату из нее мы только что слышали. Какая у графа Дракулы репутация, мы и сами догадываемся, а вот как складывался миф о нем, мы сейчас узнаем у наших экспертов. Андрей, это уже пятая книга вашего проекта - после Джеймса Бонда, Фантомаса, Виннету и Зорро вы, с вашим соавтором Владимиром Ведрашко, обратились к графу Дракуле. Чем привлекала вас эта душераздирающая тема? 

Андрей Шарый: Есть два ответа, Иван. Это старый наш с Владимиром проект, который замышлялся еще в самом начале 90-х годов, когда мы вместе впервые приехали в Трансильванию. Тогда мы написали для советской печати несколько очерков. Книжку нам не удалось издать и написать, а сейчас, в новых общественно-исторических условиях, и повзрослев, мы решили попробовать по второму разу. 
Это - о личном. 
Что касается собственно фигуры Дракулы, то сейчас уже, когда фактически проект этот завершается, я могу сказать: счастливо так случилось, что именно книга о Дракуле была последней, потому что из всех кумиров ХХ века, из всех героев массовой культуры это персонаж, который обладает возможностью самых больших интерпретаций. И секрет популярности романа Стокера, секрет того, что именно Дракула стал вторым по тиражированию персонажем массовой культуры после Шерлока Холмса, что именно о Дракуле и о вампирах снята почти тысяча фильмов, именно в том, что этот персонаж, в силу таланта его создателей и стечения обстоятельств - исторических, политических, литературных - обладает невероятной возможностью к регенерации, невероятной способностью к развитию. Это - как мозаика, как детский калейдоскоп, в котором могут быть самые разные узоры. Любой читатель может найти в Дракуле, если внимательно читать, то, что нужно ему, и в этом привлекательность этой книги, в этом привлекательность этого героя, и в этом же секрет его знаменитости и востребованности.

Иван Толстой: Володя, ну а вы-то, мне казалось, уже давно выросли. Вот Андрей в своем ответе употребил и слово “повзрослеть”, и слово “детство”, неужели и вам не дают покоя накладные зубы и таинственные леса Трансильвании?

Владимир Ведрашко: Вы знаете, в отличие от Андрея, который главный, конечно, локомотив в этом проекте, я не только не повзрослел, а, по-моему, все больше и больше впадаю в детство, чем дальше знакомлюсь с Дракулой. Он же такой разный, такой симпатичный, и вот это обилие накладных пластмассовых клыков встречается уже в мире все больше и больше, производство поставлено на такой поток, что уже не знаешь, где ты находишься - во взрослой жизни или все более и более в детстве.

Иван Толстой: Ну, хорошо, а, кстати, о Трансильвании. Что вообще известно об этих местах, почему Дракула поселился именно здесь и был ли у него прототип? Вообще, было ли что-то в культуре этих мест, что породило вот такой образ?

Владимир Ведрашко: Это загадка, на самом деле. В культуре любых мест есть персонажи, есть духи, есть герои местного фольклора, которые могли бы стать основой для рождения подобного героя. И однозначного ответа ни специалисты не дают, ни мы, познакомившись поближе и побольше со всей этой историей, дать не можем. Здесь какое-то мистическое стечение обстоятельств, обусловленных тем, что, во-первых, Трансильвания - чрезвычайно разнообразное, богатейшее по фольклору, по преданиям, по религиям дохристианским место.

Иван Толстой: А какова ее география, я что-то не очень хорошо себе представляю, откуда и куда она простирается?

Владимир Ведрашко: Если вы посмотрите на карту, то Карпаты выглядят как дуга. Представим себе подкову, повернутую рожками налево. Вот в этой дуге и заключена Трансильвания в ее историческом смысле слова. Потому что сейчас Трансильвания это более широкая историческая область, она доходит до нынешней границы с Венгрией, а сама эта котловина между Карпатами это, собственно, и есть та Трансильвания, страна за лесом, окруженная загадочными Карпатами.

Иван Толстой: А этнографически, кто ее населяет?

Владимир Ведрашко: Там традиционно селились племена еще в гето-дакские времена. Во времена завоевания римлян там было месиво разных народов, но в Средние века, в основном, саксонцы из Германии стали переселяться в эти земли. Естественно, традиционно там жили венгры, естественно, множество различных оттенков религий у них, естественно, множество языков, преданий. Но Трансильвания это такая земля, обещавшая серебро и злато, куда стремились искатели приключений из более цивилизованных стран Европы, в частности, из Саксонии.

Иван Толстой: А сам граф Дракула, кто он, простите, по паспорту? Пятый пункт какой?

Владимир Ведрашко: Граф Дракула, собственно, персонаж не существующий. Он никогда, как пишут еще Стругацкие, графом-то и не был. Мы должны либо следовать тому заблуждению, что граф Дракула и вампир Дракула - это продолжение князя Влада Цепеша, и прообразом является Влад Цепеш, и это широко распространенное мнение, убеждение. Оно же - и самое главное заблуждение. Либо мы должны констатировать, что Брэм Стокер узнал имя Дракулы лишь однажды, открыв архивные документы в библиотеке, где встретил это имя в записках британского консула, который, обращаясь к истории земли, где он служил дипломатом, вспоминает о некоем князе Владе Цепеше по прозвищу Дракула. В ушах Стокера это имя произвело такой резонанс, ему так это понравилось, что он решил назвать своего героя Дракулой. Но мы должны понимать, что Влад Цепеш-Дракула и стокеровский Дракула имеют общего только имя, между ними ничего больше общего нет.

Иван Толстой: Андрей, вопрос к вам. Герои, живущие долго, как правило, развиваются, приобретают внешние, внутренние черты от поколения к поколению, как бы подтягиваясь под вкусы своих современников, их создающих. Что в этом отношении происходило постепенно с графом Дракулой?

Андрей Шарый: Вы знаете, Иван, образ получился у Стокера на грани всего и ничего. Одно из первых рабочих названий книги о Дракуле было “Неумирающий” или “Не-мертвый” – “Undead”. Не мертвый, не живой, не человек, не бог, не дьявол. А кто? То, что вокруг литературного и кинематографического образа Дракулы существует вопрос “кто он?”, позволяет задавать этому образу самые разные интерпретации. Дракула - все сразу, все понемножку, но непонятно кто. Очень интересно наблюдать, как в зависимости от моды массовой культуры из этого всеобъемлющего, универсального модуля вытаскивались те его частички, которые были современны той или иной эпохе. Если мы говорим о 60-х годах, то это сексуальная революция, и Дракула превращается в сексуального маньяка, вампира, обладающего невероятным сексуальным притяжением - и гомосексуальным, и гетеросексуальным, и каким угодно еще. Одновременно это время борьбы за гражданское права. Дракула становится темнокожим. 

В 90-е годы Дракула становится мятущимся персонажем, он вызывает больше жалость, чем ненависть, Дракула становится жертвой обстоятельств, когда психология не-человека, но чужого гуманоидного существа, отверженного обществом, становится главной в прочтении этого общества. Когда Стокер замышлял в конце XIX века свой персонаж - это была борьба Востока и Запада, дикости против цивилизации, это время британского колонизаторского чванства и разговоров о бремени белого человека в воспитании диких народов. Дракула весь на этих противоречиях, он - диверсант, который заслан из дикого восточного мира для того, чтобы разрушить британскую цивилизацию. И то, что Стокер где-то там в своем романе только намечал, последователями, эпигонами британского писателя было развито до конца. Несколько лет назад вышла серия книг, в которых Дракула становится британским королем, мужем королевы Виктории, и подчиняет себе все британские острова. Он - лазутчик из другого, загробного, непонятного цивилизованному сознанию мира. Таким же, как был сам Стокер, который приехал из Ирландии, а ирландско-английские отношения, как известно, складывались крайне сложно, Ирландия боролась за независимость, и вот эта борьба, вот это ощущение приехавшего а блестящий Лондон - не простолюдина, но провинциала – его попытка освоиться там, попытка найти себя в новом свете, оставаясь в то же время в тени, это все имеет свои какие-то коннотации в тексте, и это все прочитывается совершенно по-разному на протяжении уже одиннадцати десятилетий существования Дракулы. И в этой фигуре увидеть абсолютно любые оттенки и абсолютно любые смыслы.

Иван Толстой: А превращался ли когда-нибудь или, точнее, обращался ли когда-нибудь Дракула в женщину, бывал ли он дракулессой и, вообще, были ли в литературе и в кино дракулята?

Андрей Шарый: Дракулесс было огромное количество, это тоже связано с сексуальной революцией и, в основном, в 60-е годы большое количество разных эротических или порнографических фильмов на эти темы снято. Есть и хорошие, есть и плохие. Дочь и сын у Дракулы появились впервые в 30-е годы в фильмах американской компании “Universal Pictures”. Следующий же фильм, то есть, фактически продолжение классического фильма “Дракула” режиссера Тоду Броунинга, где вампира играл Бела Лугоши, 
посвящен дочери Дракулы, потом был и сын Дракулы. Всюду есть кровавый поцелуй, как символ соития миров, есть кровь, которая делает загробных тварей властелинами людей или властелинами этого, посюстороннего мира.

Тут нужно вот что еще сказать: собственно, литературный опыт Стокера, автора дюжины романов, применительно к Дракуле очень небольшой - один роман и один рассказик, который, как считают литературоведы, был наброском к роману. Больше Стокер про Дракулу ничего не писал. Из одного зернышка, из одной книжечки выросло огромное развесистое дерево. С другой стороны, на Дракулу наложился другой мощный литературный, фольклорный пласт, это пласт всего того, что связано с вампирами и вампиризмом. Не случайно как раз примерно в то же время, - это закат викторианской эпохи, когда вышел роман, - появился образ женщины-вамп, бледной красавицы, Веры Холодной, поцелуй которой так манит мужчину и который может оказаться для него смертельно опасным. Вот на скрещении этих двух традиций, собственно вампирической, и традиции, связанной с Дракулой, и рождается большое количество детей Дракулы и его дальнейших последователей.

Диктор: “Литературоведы из Ирландии обязательно заметят: у романа Стокера несколько национальных “перспектив” и географических “углов зрения”. “Дракула” по-разному воспринимается, скажем, в Лондоне и Дублине, поскольку писал его перебравшийся в Англию ирландец, на мировосприятие которого наложили отпечаток специфические социальные обстоятельства развития Ирландии, вроде взаимоотношений католиков и протестантов, смешения в настроениях ирландцев ирредентизма и лоялизма, национальной гордости и имперского комплекса. Ирландец Деклан Кайберд утверждает, что окружающие замок Дракулы леса порождают в душе англичанина то же ощущение неопределенности, что и просторы гэльской Ирландии; описания крестьянок из трансильванских деревушек, снабжающих чужестранца-путешественника вырезанным из рябинового дерева распятиям и пучками заговоренных трав, - парафраз картинок сельской жизни обитателей второго по величине острова Британии. Те же аналогии проводят и в отношении портретных характеристик графа Дракулы. Он, как ирландские сельские хозяева, собственноручно готовит гостю постель, поскольку в его замке нет слуг; у него та же привычка поздно выходить к трапезе. Хотя Дракула никогда не бывал в Британии, он говорит на безупречном английском, и эти его знания почерпнуты из книг. Таким же образом в XIX веке получали лингвистическое образование дети состоятельных ирландских семей. Даже отвратительные манеры вампира (приехать из-за моря и высосать кровь прекрасных английских дам) напоминают повадки ирландских молодцов, явившихся в Лондон, Йорк или Бристоль, чтобы вытянуть финансовые соки у наследниц местных достопочтимых фамилий. Иными словами, для Дракулы и создателей его образа Англия - в равной степени чужая земля”.


Иван Толстой: Что такое сегодняшняя Трансильвания и сегодняшний интерес к Дракуле. Это туристический аттракцион?

Владимир Ведрашко: Вообще, Дракула - очень серьезное явление и с точки зрения культуры, и с точки зрения социальной психологии, и с точки зрения психологии личности. Речь идет об очень серьезных вещах - о добре и зле. Дракула - воплощение зла, но почему он так безмерно и необъяснимо популярен? Я думаю, что он популярен потому, что он дает нам ответы. Мы внутри себя пытаемся понять: а что там, за горизонтом, за чертой? Можем ли мы здесь немного погрешить и что там нам за это будет, например? Вот такие могут быть вопросы. Могут быть вопросы о том, что такое добро, что такое любовь и что нужно злодею, что нужно с ним сделать, чтобы его укротить? Многочисленные сказания и сказки про красавиц и чудовищ и, вообще, в литературе немало примеров, когда мы встречаемся с жуткими страшилищами, которые, однако, становятся ручными, если на них обращена любовь. И вот Дракула - это как провокация, как испытание нас на любовь, это самый невероятный, самый отвратительный тип, который спрашивает: а вот это полюбить сможете?

Иван Толстой: Вы про Румынию обещали.

Владимир Ведрашко: Когда мы были в городе Сигишоара с Андреем, у нас были какие-то встречи с людьми, которые, то ли на самом деле это происходило, то ли не на самом деле, мы оборачивались, смотрим - тени-то нет.

Иван Толстой: В полдень шел разговор, вероятно?

Владимир Ведрашко: Нет. Разговор шел около полуночи. Причем были фонари, это был центр города. Что здесь является самовнушением, что не является - на этот вопрос мне ответила румынская исследовательница Дракулы, которая заведует туристическим бюро, специально посвященном путешествиям по местам Дракулы. Она с 1991 года этим занимается. Я ее спросил, как себя чувствуют люди в группе, которые с ней посещают эти места, воспринимают ли они это как игру. Он мне ответила: “Вы знаете, поначалу воспринимают как игру. Когда мы им говорим, что мы поедем завтра на перевал Борго, останемся в том замке, а рядом есть кладбище, так что вы особо там вечерами не прогуливайтесь…”. Они говорят: Ха-ха, понятно: сказки. И вот мы туда приезжаем, - рассказывает она, - и, я смотрю: как-то никто не выходит прогуляться вокруг замка, вокруг кладбища”. 
То есть, люди верят, и эти страсти как-то изнутри людей генерируются. Самое поразительное, что ни ученые, ни культурологи, ни исследователи фольклора, ни знатоки эзотерики не могут объяснить природу этого персонажа и его воздействие на нас. Потому что ни один другой персонаж на нас так не действует, как Дракула. Мы возвращаемся к популярности. В Румынии в Снагове мы были, например, в монастыре, где, по преданию, похоронен Влад Цепеш, тот самый Влад Цепеш по прозвищу Дракула, господарь Валахии, который творил, как говорит история, нечеловеческие жестокости. Как-то там очень тихо, очень хитроватые монахи. А потом я еще посмотрел и почитал в интернете, что они там разными делами промышляют. То есть, все окружено, даже этот монастырь, где неизвестно какая могила, где он был разрушен, полуразрушен, где, якобы, в его могиле то ли нашли, то ли нет ослиные кости… Много всего намешано, всюду чувствуется некая недосказанность, всюду нам остается простор для додумывания.

Иван Толстой: Чем можно объяснить безграничную популярность Дракулы? На этот вопрос мы попросили ответить руководителя созданного еще в 1991 году в Румынии Трансильванского общества Дракулы, директора агентства таинственных путешествий Даниэлу Диаконеску.

Даниэла Диаконеску: Думаю, что феномен популярности Дракулы объяснить очень трудно и даже невозможно. Мы, естественно, задавали вопросы историкам и исследователям фольклора, психологам и знатокам эзотерики. Специалисты разных областей знания затрудняются определить, в чем именно популярность Дракулы, почему спустя более века после своего появления Дракула продолжает волновать поколения людей, особенно молодых, но не только молодых. Он заставляет нас задуматься о жизни после смерти. Возможно, в этом и состоит одна из главных причин популярности Дракулы, как персонажа, созданного Стокером. Восхитительно видеть как Дракула объединяет людей, вокруг его образа создается особая атмосфера романтичности. Для нас Дракула - это повод показать нашу страну, реально существующую Трансильванию, раскинувшуюся между северными и южными отрогами Карпатских гор, реально существующую Румынию, полную такого фольклора, который богаче, разнообразнее и гораздо старше фольклора, описанного в романе “Дракула”. Кончено, мы стареемся избегать китча. Туристы зачастую ожидают от нас каких-то кровавых ужасов, пугающих предметов и постановок, но мы не идем у них на поводу. Страх - это сильнейшее слово, сказанное в определенный момент, с определенной интонацией, оно может вызвать чувство тревоги и страха.

Андрей Шарый: Есть еще один ключевой момент, связанный с пониманием Дракулы. Это - кровь, символ, который всегда манил 
к себе человека и всегда его отталкивал, кровь, которая являлось и христианской добродетелью, и антихристианским проклятием. Когда Володя говорил сейчас о понимании Дракулы в Румынии, я вспомнил стихи Михаила Кузмина:
Не богемских лесов вампиром —
Страшным братом пред целым миром
Ты назвался, так будь же брат!
...
…Тихо капает кровь в стаканы —
Знак обмена и знак охраны….
Нет более волнующего человеческое воображение образа, чем образ крови. Именно поэтому Дракула так ярок. В 50-е годы, когда была изобретена технология передачи на телевизионных кадрах крови, она появлялась и в фильмах о Дракуле английской компании "Hammer Film", пленку раскрашивали вручную. Поначалу у вампира не было кровавых клыков, они появились потом, они были додуманы.

Диктор: “В 1926 году видный белорусский большевик, соратник Владимира Ленина и основатель Пролеткульта Александр Богданов при поддержке Иосифа Сталина добился открытия в столице СССР Государственного института переливания крови. Это было первое в мире научное учреждение, где проводились опыты по омолаживанию организма важным старикам, ветеранам Коммунистической партии, в числе которых была, например, сестра Ленина Мария Ульянова. В развитии практики обменного переливания крови (кровью обменивались представители разных поколений: молодым предавались воля и опыт, пожилым - физическое здоровье и энергия) широко мысливший Богданов видел предпосылки создания в социалистическом будущем нового типа общения людей, который называл коллективизмом. Самые сложные и рискованные опыты ученый ставил на себе. В 1928 году, пытаясь привить зараженному туберкулезом студенту собственный иммунитет к болезни, Богданов погиб. Представлявший на похоронах исследователя политбюро ЦК ВКП(б) Николай Бухарин заявил: “Идеи Александра Богданова о переливании крови покоились на необходимости своеобразного физиологического коллективизма, где отдельные сочеловеки смыкаются в общую физиологическую цепь и тем самым повышают жизнеспособность всех вместе и каждого в отдельности”. Вскоре и философские, и медицинские концепции Богданова, которого в начале двадцатых годов за уклонизм исключили из компартии, окончательно объявили “антиленинскими”. Однако идеи чудесного омоложения организма не исчезли. Слухи о переливании свежей (молодой, детской, девственной, младенческой) крови престарелым авторитарным лидерам возникали на всем протяжении ХХ века. О предпринимавшихся опытах такого рода упоминалось, в частности, в связи с румынским социалистическим вождем Николае Чаушеску и главой Северной Кореи Ким Ир Сеном. Подобные разговоры велись на уровне гипотез и никогда не находили серьезного подтверждения. Однако причина их возникновения понятна: она в концепции неограниченной личной власти, которой в вымышленном мире так жаждал неумирающий трансильванский граф и которой в реальной жизни пользовались диктаторы. “Смычку сочеловеков в общую физиологическую цепь”, в конце концов, ставил своей целью не вампир Дракула, а советский революционер Богданов, современник первых экранизаций романов Стокера”.

Иван Толстой: Володя, а как насчет личных пристрастий - есть у вас в книгах или в фильмах о Дракуле любимые места?

Владимир Ведрашко: Я повторюсь. Меня в Дракуле - и в фильмах, и в книгах - больше всего привлекают те места, где речь заходит о любви. Меня это совершенно интригует. Меня интригует вот эта двуединая сущность человека, в которой он - и кровопийца, и безумно страдающий от недостатка любви к нему, от невозможности самому любить. И, в этом смысле, для меня вершиной является копполовский “Дракула Брэма Стокера”. У меня очень трепетное отношение к Анни Леннокс, где она исполняет в конце фильма “Love Song For а Vampire". Это абсолютно драматичное произведение, и она это очень драматично исполняет. И там - трагедия. Вообще, Дракулу можно рассматривать и как китч, и как философское явление, помогающее нам познать самих себя. 
И тут начинаются всякие грустные и печальные вещи, потому что мы же каждый -сложный человек. И у меня был опыт общения с человеком, который буквально высосал мою кровь почти до последней капли. При этом на мне не было следов никаких, но я чувствовал похолодание рук, чувствовал похолодание конечностей, и я нашел в себе силы вырваться в тот момент, просто уйти из этой двери, и я понял, что больше никогда сюда не войду, и меня это спасло. Это - мое физическое, пережитое личное ощущение о моей встрече с вампиром. Но надо уточнить. Ведь все же относительно, мы же не видим, что идет по улице вампир, для кого-то он может быть и не вампир вовсе, и вся эта вампирология, вся эта вампиристика, она и построена на том, что кто-то его видит, а кто-то его не видит, для кого-то он - вампир, для кого-то он - не вампир.

Иван Толстой: Вы имеете в виду так называемое явление энергетического вампиризма, очень распространенное?

Владимир Ведрашко: В одной недавней передаче Радио Свобода я услышал беседу одного нашего обозревателя с человеком, предсказывающим разные разрывы плотин, катастрофы и так далее. И он там употребляет такие слова как “отрицательная энергия”. И в комментах есть отзыв: “Ну, братцы, как я слышу про отрицательную энергию - все, тушите свет, я пошел: шарлатаны”. Нет, я не имею в виду энергетического вампира, все пять литров крови во мне остались в тот момент, когда я встречался с этим человеком. Дело не в том, что они остались, а в том, что я их не ощущал, и дело не в энергии этого человека, а в полном обескровливании организма. Это означает, что вся кровь при тебе, но ты обескровлен душевно. Называйте это энергетическим. Это вопрос как назвать, ведь.

Иван Толстой: Об истории и эволюции образа Дракулы в интервью Радио Свобода рассказывает один из крупнейших британских специалистов в области “вампирологии”, автор многих статей на эту тему и книги “Вампир в популярной художественной литературе” доктор Тина Рэт. С ней беседует Наталья Голицына.

Наталья Голицына: Как развивался образ Дракулы в литературе и кино после того, как его изобразил в конце XIX века в своем романе Брэм Стокер?

Тина Рэт: Стокер первым в мире использовал имя Дракула в значении “вампир”. В 1922 году, вскоре после того, как возникло искусство кино, был создан фильм по этому роману. Это сразу сделало Дракулу фигурой широко известной во всем мире. Надо сказать, что первоначально образ вампира был очень далек от образа, созданного Стокером. Это был вульгарное, неопрятное, дурно пахнущее существо, обычно низкого происхождения, которое невозможно представить в приличном доме. В 1819 году в Англии был опубликован роман Джона Уильяма Полидори “Вампир”, герой которого во многом списан с лорда Байрона, у которого Полидори служил. В этом романе вампир впервые предстает в образе привлекательной, аристократической личности. Этот образ был мгновенно растиражирован в театре. После этого в массовом сознании вампир навсегда запечатлелся в образе лорда, аристократа. Герой романа Стокера был своего рода гибридом этих двух представлений о вампире. Автор “Дракулы” пишет, что у него были очень элегантные костюмы, но длинные ногти и зубы. Его Дракула был очень обольстителен; это был аристократ, а не простолюдин. Эта трактовка вампира стала по существу общепринятой. Многие физические черты своего героя Стокер заимствовал из легенд об оборотнях, вервольфах, в частности, волосы на ладонях и острые длинные резцы. Обольстительный и элегантный образ стокеровского вампира был канонизирован. Он был заимствован немецкими кинематографистами. В их представлении это - устрашающее и одновременно достойное жалости существо. Такого вампира, графа Орлока, сыграл Макс Шрек в фильме 1922 года “Ностерату: симфония ужаса”, снятого по мотивам романа Стокера. Эту трактовку образа вампира как одинокого и обольстительного аристократа повторил в ремейке этого фильма Клаус Кински. Герои этих фильмов стали по существу двумя ипостасями стокеровского Дракулы. 

Наталья Голицына: Во второй половине 20-го столетия в Европе возникла специфическая и необычайно популярная вампирная субкультура. Чем вы объясняете ее появление и ее популярность?

Тина Рэт: Объясняется это, прежде всего, развитием и техническими возможностями современного искусства. Тема вампиров почти немедленно стала одним из излюбленных сюжетов кино – еще в немых фильмах, а затем и в первых звуковых европейских фильмах с участием Белы Лугоси. Этот канонический образ вампира – зловещего соблазнителя, пользующегося огромным успехом у женщин, обошел все страны. Кинозрители во всем мире посмотрели эти фильмы, многие из которых стали культовыми. Кино может проникнуть туда, куда не проникает литература и театр. Появились миллионы фанатов Дракулы. Сейчас именно кинематографический Дракула олицетворяет этот образ. В том, что возникла эта субкультура, заслуга современных технологий. Ну, а популярность образа Дракулы объясняется, прежде всего, тем, что он олицетворяет секс, смерть и элегантность.

Наталья Голицына: Что собой представляют личность и характер Дракулы, который выглядит гибридом благородного джентльмена и зловещего негодяя?

Тина Рэт: Всё зависит от эпохи восприятия этого образа и от того, как он трактуется его создателями. К примеру, в романе Стокера Дракулу побеждает коалиция британских, голландских и американских сил, которые лишают его магических способностей. Но одновременно в романе он показан как существо привлекательное. Это вызывает неоднозначное отношение к нему. Олицетворение зла, ужасный и зловещий вампир наделяется привлекательными чертами. Эта «сумеречная» трактовка его личности получила продолжение в кино, где актеры, играющие его, становятся идолами девочек-подростков, мечтающих о встрече с их персонажем. В образе Дракулы очень заметно английское влияние, связанное с личностью лорда Байрона. Впрочем, Байрон скорее не английского, а шотландского происхождения. Представление о великом английском поэте как о прекрасном, обворожительном, пренебрегающем общественными нормами романтическом аутсайдере, совершающем греховные поступки, и одновременно идоле молодежи, переносится на Дракулу. По сути дела это образ современной поп-звезды вроде Мика Джаггера. И, конечно, он должен быть англичанином или британцем. 

Наталья Голицына: Трансильвания, в которой живет и действует Дракула, имеет что-либо общее с реальной Трансильванией – северо-западной областью Румынии?

Тина Рэт: Это полностью выдуманная страна. Стокер никогда не был в Трансильвании. Он изобрел собственную Трансильванию, прочитав кое-что о ней в Британском музее. Всё, что он пишет о странных пейзажах и мрачных лесах, полностью выдумано, это плод его воображения. Подозреваю, что это послужило толчком к игре воображения у его последователей. Эта воображаемая Трансильвания населялась всем, чем угодно: ведьмами, оборотнями, разного рода чертовщиной – всем, что способно породить безграничное суеверие. Это такая Трансильвания, которой, как считал Стокер, она должна быть. 

Иван Толстой: Андрей, а ваши предпочтения в дракулиане?

Андрей Шарый: Из тех нескольких десятков фильмов, которые я видел, мой выбор - самая первая экранизация “Дракулы”. Это 1922 год, незаконная экранизация “Дракулы”, потом успешно оспоренная вдовой писателя, из-за чего почти все копии этого фильма были уничтожены. Несколько копий осталось, и потом, когда истек срок соблюдения авторских прав, эти копии были распространены, фильм восстановлены, и сейчас его при желании можно посмотреть.
Это фильм немецкого режиссера Мурнау под названием “Носферату”, то есть, “Неумирающий” или “Не-мертвый”. Эта немая лента считается одним из двух основных вариантов прочтения философии вампиризма. У Брэма Стокера Дракула - это персонаж, который вызывает очень смешанные чувства: и чувство притяжения, и сексуальную аттракцию, и ненависть, и страх, и почтение, и так далее. Мурнау показал своего Дракулу как бестию, как исчадие ада, вызывающее только отторжение у зрителей. Это, на мой взгляд, одна из самых сильных в мировом кино иллюстраций нечеловеческого в человеке. Играет графа Орлока немецкий актер Макс Шрек. Шрек по-немецки - ужас. Это Германия 1922 года, напомню, до прихода Гитлера к власти десять лет. В этом фильме есть зерна и политического прочтение темы, понимание вампиризма, как чумы. Там слуги графа Орлока-Дракулы - крысы, и с ним невозможно бороться, только в традициях народных сказок любовь побеждает зло - любовь девушки, которая жертвует собой ради спасения мира. 

В 1979 году вышел великолепный ремейк этого фильма работы немецкого режиссера Вернера Хорцога, тоже под названием “Носферату”. Сыграл там графа Орлока Клаус Кински. Это блестящее кино, и там интересно понимание того, как Германия, пережившая множество потрясений с 1922 до 1979 года, по-новому осмысливает образ чумы. Дракула, вампир - носитель чумы, нечеловеческого в человеке. Херцог частично снимал в тех же интерьерах, в каких в 1922 году Мурнау снимал свой фильм, в словацком замке Орава. Это действительно леденящий душу фильм, это саспенс и триллер. Сама философия этой пары фильмов, размышления о том, до чего человек может быть не человеком, просто глядя на тебя пустыми глазами - произвела на меня сильное впечатление.

Иван Толстой: Из книги Андрея Шарого и Владимира Ведрашко “Знак D: Дракула в книгах и на экране”. 

Диктор: “Исследователи сходятся во мнении, что Дракула (Draculea), или “сын дьявола”, означает лишь “сын человека по прозвищу Дракул” (dracul) и что никакой связью с нечистой силой тут и не пахнет. В подтверждение приводят такие факты: византийский хронист Халкокондил именует Дракулой не только Влада, но и его младшего брата Раду Красивого, а в одной сербской летописи повествуется о том, как турецкий султан ходил с войском на Влада Дракоулика, то есть, говоря по-русски, Влада Дракуловича. Действительно, слово druc, в основе которого лежит латинское draco, чаще всего переводят как “дьявол”. Но “дьявол” и “дракон” во многих языках в разные времена являлись словами, более или менее близкими по значению. Скорее всего, прозвище отца Влада Дракулы, воеводы Влада II стало исключительно указанием на его принадлежность к ордену Дракона. Многие сторонники этой версии оговариваются: современники, скорее всего, понимали такое прозвище буквально. Смысл орденской символики простым людям был неясен, зато изображение дракона вызывало определенные ассоциации. Орден Дракона был учрежден как орудие борьбы за ценности христианства, но ведь возник он в эпоху широкого распространения всякого рода ересей и чернокнижничества. Так, может, рыцари ордена поклонялись не просто дракону, но дракону-дьяволу? Прямых свидетельств того, что Влад Дракул считался колдуном, нет. На русский язык румынское слово drac переводится прежде всего как “черт”. Слово “дьявол” звучит одинаково на обоих языках и означает одно и то же. Но, как записал в мемуарах Уильям Уилкинсон, консул Англии в румынских княжествах в начале XIX века, валахи в XV столетии имели обыкновение называть особо смелых, отважных, пусть и жестоких воинов, “дьяволами”. В наше время о таком бесстрашном войне сказали бы: чертовски (или дьявольски) смелый человек. Если смотреть под этим ракурсом, дракон ассоциируется не столько со злом, сколько с добродетелью, отвагой. Исследователь биографии Влада Дракулы французский ученый румынского происхождения Матей Казаку пишет, что точки зрения, близкой к позиции Уилкинсона, придерживался и румынский лингвист Василе Борджеа. В начале прошлого века Борджеа обратил внимание на употребление имени Дракулы в языке греков, населявших острова Эгейского моря, - оно звучало как “Голдрак”. Казаку отмечает, что в звучании слова Dracula ему слышится и связь со старославянским “дрекольем”. Тут мы уже напрямую выходим на “колья”, что, собственно, признает и Казаку. Он выводит этимологический ряд и приходит к словам “кол”, “колючка”, в переводе на румынский – teapa, “цепэ”. Однако, “цепэ” ассоциируется с овеянным мрачной героикой именем Влада Цепеша, а отнюдь не покрытым замшелой дьявольщиной именем Дракула. Такая вот карусель, при быстром вращении которой сливаются первоначально далекие друг от друга “дьявол”, “Дракула”, “кол”, преобразуясь в одно ужасное имя – Tetes, Цепеш, Колосажатель”.

Иван Толстой: Андрей, во всех пяти книгах совместного с НЛО проекта вы были либо единственным автором, либо соавтором. Не могу не спросить вас: проект закончен?

Андрей Шарый: Иван, проект "Кумиры нашего детства", состоящий из пяти книг – о Джеймсе Бонде, Фантомасе, Зорро, индейском вожде Виннету и Дракуле - заканчивается. В конце этого года, надеюсь, выйдет переиздание, сильно дополненное и расширенное вдвое, книжки про Джеймса Бонда, поскольку за минувшие три года вышли новые фильмы о 007 и Дэниэл Крейг уже предстал на киноэкранах во всей своей красе. Я работал над этим проектом четыре года, это большая и очень важная для меня глава жизни и творчества, мне невероятно интересно было в этом разобраться для себя самого. Вернусь к тому, с чего мы начинали программу. Правильно, мне кажется, что серия началось с Бонда, а закончилось Дракулой. По большому счету, продолжается мировая борьба добра и зла, победителя нет. И будет ли?

Иван Толстой: Но ведь есть масса симпатичных героев, Шерлок Холмс, например, который, между прочим, выходит за рамки владения одним автором, одним Конан Дойлем, Шерлока Холмса продолжают, он есть и в кино международном, и в книгах. Он, скажем, вас не привлекает, или кто-то еще? Или ряд бесконечен?

Андрей Шарый: Именно потому, что этот ряд бесконечен, я выбрал пять героев моих детства и юности, которые мне были интересны и про которых я не дочитал и чего-то недопонял. Конечно, я недопонял много и о Шерлоке Холмсе, но повести и рассказы Конан-Дойла в советское время были практически все изданы, и Холмс не казался мне таким закрытым героем, непонятным. В Шерлоке Холмсе никогда не было советской запретности, печать которой всегда лежала и на Дракуле, и на Джеймсе Бонде, и на Фантомасе. Кроме того, мне кажется, что для того, чтобы писать о Шерлоке Холмсе, нужно быть серьезным литературоведом или историком, это очень большая глыба информации. Есть, кстати, такой исследователь - Лесли Клингер, он живет в Лос-Анджелесе, у нас с ним была дружеская переписка относительно книжки о Дракуле. Так вот он специалист по Шерлоку Холмсу и написал огромную антологию про Шерлока Холмса на 900 страниц, потому что он считает Холмса главным положительным героем викторианской эпохи. Исследуя Шерлока Холмса, Клингер натолкнулся на Дракулу как главного отрицательного героя викторианской эпохи. Следующая его книга - не на 900, а на 700 страниц, - посвящена анализу Дракулы как антигерою викторианской эпохи, открывающему новую эпоху, завершающему старую эпоху развития английской литературы и английского общества. Все смешано, все вместе, эти герои живут где-то в виртуальном пространстве вместе, они стоят на одних и тех же полках наших библиотек. Число пять - такое приятное для меня число, и я с удовлетворением сообщаю, что проект для меня заканчивается.

Владимир Ведрашко: В процессе работы над “Дракулой” мне открылась одна интересная вещь, которую я до сих пор не знал. Буквально в последние дни, когда мы договорились, что будем разговаривать о Дракуле, и когда я стал снова и снова думать, чем же объясняется его столь высокая популярность, я как раз подумал о том, что добро-таки побеждает. Я хочу возразить Андрею, который сказал, что постоянная борьба между злом и добром. Мысль, понятно, извини, Андрей, не новая, все мы ее знаем, все это на самом деле так, но, вы знаете, добро-то побеждает совершенно очевидно, потому что все, что нас с вами окружает каждый день, вообще-то говоря - и ваш взгляд на меня, и взгляд продюсера, и взгляд Андрея, и то, что мы сейчас выйдем к нашим сотрудникам, и этот дом, и этот город, и эти машины - они сделаны с чувством добра и любви, и добра этого в мире так много, что для того, чтобы дать нам понять, что, ребята, берегите его, оно хрупкое, для этого возник, наверное, чьей-то волей вот этот гигантский образ Дракулы, гигантский образ зла, чтобы уравновесить вот эту лепоту, в которой мы пребываем и продолжаем говорить о том, что добро и зло сосуществуют и борются на равных. Они не борются на равных, добро побеждает. Но чтобы мы не потеряли бдительность, нам дан образ Дракулы.