Преподробный старец
Место издания:
"Коммерсантъ Власть", №31 (735), 13.08.2007
|
В серии "Жизнь замечательных людей" вышла подробнейшая биография Григория Распутина. Анна Наринскаяубедилась, что ее автор Алексей Варламов рассказал о Распутине очень много, но не объяснил ничего.
С Распутиным вот какая проблема: вроде бы про него должно быть ужасно интересно — тут и мистика, и криминал, и эротика, и судьбы России,— но почему-то интересно не так уж. Отчасти причину "неинтересности" фигуры Распутина объясняет, впрочем не имея этого в виду, автор 800-страничного труда об этом "святом черте" писатель Алексей Варламов. На последней странице книги Варламов "кратко формулирует" собственное отношение к своему герою: Распутин — "трагическая фигура русской истории, превращенная желтой прессой, мировой кино- и порноиндустрией в скабрезную карикатуру".
Надо сказать, что мировая и отечественная антираспутинская закулиса поработала неплохо. Первое, что приходит на память в связи с Распутиным,— это "рашн феймос лав машин". Если же настроиться на более серьезный лад, то можно припомнить артиста Петренко в фильме "Агония" — и, отмахнувшись от этого неприятного воспоминания, мысленно вернуться к заводной песне группы Boney M.
Не то чтобы за Распутина было особо обидно — есть ощущение, что, как выразился по другому случаю святой патриарх Тихон, "по мощам и миро". К тому же, похоже, на месте, которое называется "Григорий Распутин", вряд ли удастся откопать что-нибудь новое.
Книга Алексея Варламова представляет собой иллюстрацию к последнему соображению. Иллюстрацию хорошего уровня. Автор добросовестно освоил огромное количество источников и сложил эту массу отрывочных материалов во вполне читаемое, хоть и не захватывающее повествование, освоив которое, читатель узнает массу новых подробностей. Но именно что подробностей.
Главная особенность исследования Варламова про Распутина — отсутствие у автора собственной "идеи Распутина". Кроме той самой, изложенной на последней странице, что "трагическая фигура". С акцентом в виде цитаты из Евангелия от Луки: "Невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят". Вывод: фигура трагическая, но скорее неприятная. Понятно, что такая концепция равносильна ее полному отсутствию. И это отсутствие концепции концептуально. Варламов сознательно предлагает нам просто и именно историю приключений Распутина, а никак не историю приключений современного ума на материале истории Распутина. Неприятность в том, что историю приключений Распутина мы, пусть в общих чертах, уже знаем, и добавочной стоимостью варламовского труда оказываются только те самые подробности.
Такое выхолощенное отношение к искусству биографии никак нельзя отнести к требованиям издательства. К серии ЖЗЛ, где вышла биография Распутина, относится и абсолютно тенденциозная биография Пастернака пера Дмитрия Быкова. Эту книгу уж никак нельзя упрекнуть в отсутствии авторской "концепции Пастернака", пусть весьма спорной. Хотя, конечно, нельзя не отметить, что такие биографии, как варламовский "Распутин", сейчас тоже пишут. Можно даже сказать, что такой он и есть — просвещенный западный подход к биографии: максимум сведений, минимум отсебятины.
Примером такого подхода может служить переведенная чуть более года назад "Жизнь Антона Чехова" англичанина Дональда Рейфилда. У нас многие отреагировали на эту книгу с раздражением: неужели этот мелочный и неприятный человек — автор "Степи" и "Трех сестер". То есть: где у вас, господин Рейфилд, за этим мелочным и неприятным человеком автор "Степи" и "Трех сестер"?
Но если за Чехова без всякого Рейфилда говорят те же "Степь", "Три сестры" и многое другое, то за беднягу Распутина говорить нечему. То есть Варламов приводит, конечно, стихотворение Гумилева "Мужик": "В гордую нашу столицу / Входит он — Боже спаси! / Обворажает Царицу / Необозримой Руси", цитирует Бердяева и Розанова. Сам факт, что эти люди тратили на то ли мошенника, то ли юродивого свой талант и мысли, говорит за Распутина. Но что именно он говорит, Варламов даже не пытается расшифровать. Только сообщает, что Распутин явился "историческим соблазном и испытанием, выдержать которые Россия, к несчастью, не смогла". Имеется в виду, конечно, не то, что сибирский мужик ответственен за падение дома Романовых, а то, что "ни общество, ни Синод, ни царская семья, ни монархисты, ни республиканцы, ни консерваторы, ни либералы, ни писатели, ни читатели" не смогли ничего про Распутина понять. "Ни современники Распутина, ни их потомки",— продолжает перечисление Варламов.
Список непонимающих Распутина теперь пополнился читателями его новой биографии. Исходя из нее понять ничего невозможно, можно только принять. Принять к сведению изложенные там факты. Автор может страницами приводить источники, свидетельствующие, например, за и против того, что Распутин был хлыстом, чтобы читатель, потерявшись в их множестве, пришел к скучноватому выводу, что неясно.
На этом фоне самыми запоминающимися словами в книге оказывается приведенная в качестве подписи к фотографии записка Распутина министру внутренних дел Хвостову: "Милой дорогой красивую посылаю дамочку бедная спасите нуждаетца поговори с ней. Григорий".
