«Мне хочется только сидеть, смотреть и слушать»
Шпион остается шпионом, даже когда пишет мемуары. Говорится о многом, но чувствуется, что какие-то важные детали, наблюдения и мысли на всякий случай опущены. В сухом остатке – повседневная жизнь, сотканная из встреч, поездок и многочисленных писем от поклонников, как начинающих шпионов, не знающих, как начать карьеру, так и тех, кто уверен, что их постоянно преследуют.
В «Голубином туннеле» автор следует «принципу очевидца» – он пишет в основном о том, что видел, и как ему показались (не)интересными те или иные люди.Как и положено знаменитости, Ле Карре встречался со многими героями первополосных новостей, от Маргарет Тэтчер и Ясира Арафата до Руперта Мёрдока и президента Италии Франческо Коссиги. Порой это были официальные приглашения во дворец или посольство, порой встречи – как в случае с Арафатом – казались готовыми сценами из напряженного фильма о Ближнем Востоке.
Джон Ле Карре начинал как профессиональный разведчик, его карьера длилась вплоть до 1963 года, когда его третий роман, «Шпион, который приходит с холода», стал бестселлером и получил множество наград. Это знание кухни изнутри позволяет делать массу точных наблюдений. Вряд ли есть на свете другой такой автор шпионских романов, который сочетал бы увлекательность сюжета с пониманием особенностей работы разведчиков. Книги Джона Ле Карре напоминают производственные романы, настолько здесь все буднично и по делу, а главная цель героев не стрелялки-погонялки, но повышение эффективности труда – звучало бы уныло, если бы не было столь увлекательно.
Романист проявляется здесь не столько в портретах, сколько в обобщениях. Ле Карре пишет об особой атмосфере в посольствах – так, если его не могли как разведчика распознать коллеги по ту сторону невидимого фронта, то всегда были в наличии «остроглазые жены дипломатов, неустанно следившие за конкурентами, которые могли бы помешать их мужьям продвинуться по службе, получить награду, а в перспективе, возможно, и рыцарское звание, и здесь эти жены не уступали в зоркости исследователям из КГБ». А КГБ автор уважает.
Он напоминает об истории немецкой разведслужбы БНД созданной после второй мировой американскими спецслужбами из числа бывших немецких разведчиков. Вскоре некоторые сотрудники БНД стали работать на Москву – успех вербовки обеспечил точный психологический ход - «затаенная горечь поражения, утраченное достоинство, глухая ярость – союзники ведь разбомбили твой родной, любимый город». Именно так в советские сети попал один из сотрудников БНД Хайнц Фельфе. К 1961 году, когда его вместе с сообщником вычислили «свои», он успел передать информацию о 97 работавших за границей глубоко законспирированных агентах.
Глава о БНД завершается примечательным пассажем, относящимся ко всем разведкам мира:
«Никто не умеет загнивать всем коллективом незаметнее разведчиков. Никто так охотно не отвлекается на второстепенные задания. Никто не знает лучше, как создать иллюзию загадочного всеведения и за ней спрятаться. Никто не умеет так убедительно делать вид, будто смотрит свысока на всю эту публику, которой ничего другого не остается, как платить по самым высоким расценкам за разведданные второго сорта, а их прелесть не в том, что они объективно ценны, но в том, что процесс их получения окутан готической таинственностью. И во всем этом БНД, мягко говоря, не одинока».
Эта критическая дистанция Ле Карре по отношению к его бывшей профессии и породила во многом известное охлаждение с коллегами, ставшее особенно заметным после выхода романа «Маленькая барабанщица», лучшей (и самой страшной) книги об изнанке работы разведчика.
Но сам романист, когда сталкивается с сильными мира сего, словно чувствует себя начинающим журналистом: «мое критическое мышление куда-то улетучивается, и мне хочется только сидеть, смотреть и слушать».
Общался Ле Карре и с двумя руководителями российских спецслужб – последним главой КГБ Виктором Бакатиным и председателем СВР Евгением Примаковым. Оба ему понравились. При этом Бакатин сохранил верность социалистическим идеям, хотя «все пошло не так. Власть попала не в те руки, партия сбилась с пути. Но я по-прежнему верю, что мы представляли собой некую нравственную силу и для мира это было благом». И Бакатин риторически спрашивает: «А теперь кто мы такие? И где нравственная сила?». А Примаков запомнился автору другим: «как большинство русских интеллигентов, которых я встречал, он не тратит времени на светскую болтовню», при этом «искусный собеседник, живой, эмоциональный и к тому же весьма обаятельный». Примаков рассказывал, в частности, о своих безуспешных попытках предотвратить войну в Ираке – переговоры с Бушем, как и с Тэтчер, закончились провалом, а Тэтчер и вовсе целый час «читала мне нотации». У самого Ле Карре к Тэтчер странное чувство, та как-то пригласила его на прием, посадила с собой за стол, спросила, о чем писатель хотел бы с ней поговорить – и затем ответила резко и недружелюбно. Тот честно пересказал услышанное, чему могут немало огорчиться поклонники «железной леди» - та была скорее железной, чем леди.
Среди других российских сюжетов - воспоминания о лондонской трапезе с Иосифом Бродским в китайском ресторане в Хэмпстеде в день, когда стало известно о присуждении поэту Нобелевской премии по литературе. Накануне общая знакомая вдруг попросила Ле Карре и его жену пообедать с Бродским, особенно следя за тем, чтобы поэт много не курил и не пил. Слежка удалась наполовину – Иосиф потреблял сигареты и виски как ни в чем ни бывало, его визави наблюдали за происходящим без комментариев. Разговор, как это принято между литераторами, не особо клеился – Ле Карре, прочитав прежде несколько стихотворений, уверился, что зря не положил рядом с книгой энциклопедию, Бродский же романов собеседника не открывал и находил это нормальным. Атмосфера изменилась в ту секунду, когда стало известно о присуждении премии (Ле Карре с женой даже не подозревали, что Бродский среди номинантов), тут же у дверей ресторана появились мечтающие об интервью репортеры. Бродский, кажется, скорее испугался, чем обрадовался – он смотрел на собеседников умоляющим взглядом, взывавшим о помощи. Впрочем, его первой, судя по книге, репликой была попытка дистанцироваться от случившегося: «Теперь на год трепотни».
Рассказывается и о первом посещении Ле Карре Советского Союза в 1987-м, и о поездке шесть лет спустя уже в другую страну, эта глава названа «Дикий Восток». Нравы его российского издателя поразили писателя – тот пил водку с 11 утра. В Москве встречи с мемуаристом искал едва ли не самый знаменитый советский агент Ким Филби – кажется, он хотел, чтобы Ле Карре стал соавтором второй книги его воспоминаний, но писатель от разговора уклонился, возможно, потому, что другой классик, регулярно навещавший Москву Грэм Грин, продолжал «хранить верность» Филби, а возможно, потому, что Ле Карре много общался с Николасом Эллиотом, другом и наперсником шпионом, при котором тот и бежал в СССР. Ле Карре даже хотел писать с Эллиотом пьесу, но тот отказался, что, в общем-то, и к лучшему – долго вызревающие, но так и не созданные художественные произведения приводят к появлению таких книг, как «Голубиный туннель».
Ле Карре цитирует записи, сделанные во время бесед с Эллиотом, а затем оценивает его версию произошедшего с Филби как нечто близкое к мифу. Главные вопросы, кто в Лондоне дал в итоге согласие на побег Филби, до сих пор остаются без ответа. Наверняка ближе к мифу и новая книга Ле Карре, иначе ее создал бы не мастер шпионских романов, а сценарист финального сезона некогда увлекательного телесериала. В ироничной попытке выстроить собственную жизнь как череду не самых обязательных событий чувствуется не только мастерство романиста, но и усталость от жизни - автору за 80, мудрость часто связана с бременем опыта. Маску уставшего мудреца с самого начала носил рассказчик в его романах. К счастью, обаятельная интонация рано повзрослевшего Незнайки сохраняется и в мемуарах писателя.
Автор использовал собственные статьи в "Ъ" и "Совершенно секретно".
