Мегавыставки – непременная часть жизни любого крупного музея, но то, что творит Третьяковка в последние годы, впечатлит и человека, далеко от искусства. Очереди растягиваются на часы (сейчас ввели предварительную регистрацию), критики бьютcя по поводу кураторских концепций, а публика – из-за альбомов и каталогов. Многие тиражи распродают задолго до окончания выставок, за каталогом Серова, например, охотились как в советские времена за Пикулем и Дюма, потребовалось второе издание.

Вряд ли станет исключением и альбом, выпущенный к выставке Зинаиды Серебряковой (1884 – 1967). Ее искусство всегда привлекало публику, мир художницы полон ощущением домашнего уюта и защищенности частного пространства, у ее персонажей – в наследии преобладают портреты детей и особенно автопортреты, особенно хорош портрет 1911 года – так сильно проступает внутренняя ясность, что думаешь, вот идеальное изображение идеального художника! Вот дальняя и в то же время такая близкая наследница Венецианова - Серебрякова была очарована им однажды и навсегда; впечатления молодости формируют любого человека, а художника особенно.

Впечатляющая выставка в Инженерном корпусе объединила малоизвестные или впервые показываемые в России работы с шедеврами, которые сделали Серебрякову известной еще до революции, Третьяковка впервые приобрела ее автопортрет еще в 1910 году. Многое из хрестоматийного показывают в Лаврушинском переулке, например, «Беление холста», «Жатву» и «Баню»; сюжеты из крестьянской жизни напоминают, как важна роль утопии и мифа даже в повседневном мышлении. Для одних это Россия, которую потеряли, для других – идеализирующее изображение жизни, мало что имевшее общего с реальностью, но пытавшегося обнаружить в ней другие горизонты.

Неудивительно, что в 1917 году художницу выдвинули в Академию художеств, ее избранию помешала революция. Позже ей так и не удалось достичь официального признания, хотя заказчики сохранялись, а до второй мировой войны выставки с ее участием проходили по всему миру, от Лондона до Нью-Йорка.

Экономические трудности в послереволюционной стране, смерть мужа от сыпного тифа и необходимость содержать семью привели в 1924 году к эмиграции. Во Франции Серебрякова вынуждена была много заниматься коммерческим искусством, за что ей и доставалось от ревнителей «настоящего» в искусстве. Но жизнь родных важнее несгибаемости в творчестве, тем более что жизнь в Париже она вела бедную, занималась заказными портретами и воспитанием двоих детей, которых смогла вывезти из России, еще двое остались с бабушкой, с ними мать встретилась сорок с лишним лет спустя спустя. К этому времени ее контакты с советским посольством стали регулярны, ей предложили вернуться в СССР, но она этого так и не сделала, хотя стала готовить выставку в Москве.

Серебрякова была фактически самоучкой, как и ее сын Александр, талантливейший график и декоратор, и дочь Екатерина, тоже ставшая художницей. Интуитивное понимание искусства приводило к опасным не только для карьеры, но и вообще для художественного развития решениям, так, в одном из писем она призывает «не любить Сезанна», считая его не-гениальным, «немощным» художником – и это об авторе, изменившим взгляд на мир, само понимание живописи! Самобытность не спасает в итоге от самоповторов, но изящество ранних серебряковских работ с годами не исчезло. По-прежнему впечатляет романтичный портрет Евгения Золотаревского (1922), будущего художника-декоратора, сына скульптора и архитектора Исидора Золотаревского, и Фанни Золотаревской, урожденной Бронштейн (двоюродной сестры Троцкого, между прочим).

Картину предоставил Национальный художественный музей Белоруссии в Минске; вообще участников выставки в Третьяковке много, от московских галерей «Наши художники» и «Триумф» до Русского музея. Так, пастели, привезенные из африканских путешествий, предоставил парижский фонд Серебряковой – марокканским путешествиям Серебряковой в каталоге, выстроенном хронологически, посвящен особый раздел, они стали одним из важнейших событий всей ее жизни, как до этого поездки по Северной Африке перевернули мышление Кандинского и Пауля Клее.

Марокко случилось в ее жизни благодаря поддержке бельгийского мецената барона Броуэра из Брюгге, давшего в 1928-м деньги на месяц путешествия (четыре года спустя поездка повторилась благодаря участию других любителей искусства из Бельгии). Серебрякова расписала дачу Броуэра в Эно неподалеку от города Монс, росписи тоже показывают в Москве, их воспроизвели и в каталоге, это событие для ценителей ее творчества. Редок и находящийся в частном собрании портрет искусствоведа Ефима Шапиро (1899 – 1979), уехавшего в начале 1920-х в Германию, а оттуда перебравшегося в Лондон, где Шапиро стал художественным обозревателем на Би-Би-Си. В Петрограде, перед эмиграцией, он издал книгу великого филолога Льва Пумпянского, своего школьного репетитора в Вильно, - ради нее даже было основано издательство «Замыслы».

Учитель и ученик переписывались вплоть до начала 30-х, когда связи с заграницей стали обрываться даже у близких родственников. Портрет Серебряковой, созданный в Париже, где Шапиро какое-то время жил после бегства из Германии – одна из 220 репродукций картин и графики Серебряковой, вошедших в каталог. Здесь также публикуются другие редко показываемые работы из частных собраниях Москвы, Санкт-Петербурга и Парижа, письма из Парижа к детям, хранящиеся в отделе рукописи Третьяковской галереи, хроника ее жизни и творчества.

Выставка продлится до 30 июля.