Реалии мистика
«Галеев-галерея» завершила публикацию дневников Ивана Ювачева (1860 – 1940). Народоволец и мистик, знатокам литературы Ювачев известен как отец Даниила Хармса, но и без этого обстоятельства десять томов читаются взахлеб.
Иные жизни похожи на приключенческий роман. Но биография Ивана Павловича Ювачева (1860 – 1940) уместится разве что в несколько сезонов длинного сериала, к тому же поставленного не худшим из режиссеров. Одно лишь путешествие его из Владивостока в Петербург в 1897 году, когда еще не был построен Транссиб, – самим маршрутом вызывает зависть и сегодня, во времена отмены всяких путешествий. Гонолулу, Сандвичевы острова, Сан-Франциско, Чикаго, Нью-Йорк, Лондон, Берлин, Гатчина, Тосно, Любань – список едва ли достиг середины.
Любань в Новгородской губернии - ближайший к Петербургу город, где Ювачеву разрешили жить. В 1884 году его приговорили к смертной казни за революционную деятельность (главной виной была переписка с Верой Фигнер), казнь заменили тюрьмой и каторгой. В Шлиссельбурге Ювачев обратился к христианству, стал переводить с греческого Евангелие по Матфею. В итоге Библию, которую ему сперва не разрешили взять в ссылку, на Сахалин досылали отдельно, посылка из Одессы шла полгода.
Мало кто из знавших семью Ювачева мог предвидеть такую судьбу. Иван был сыном придворного полотёра, ставшего капельдинером дворцовой ложи в Мариинском театре, а в старости жившего в казенной квартире вблизи Аничкового дворца. Сын воспользовался льготами, полагавшихся детям дворцовых служащих, - изучал штурманское дело в Техническом училище Морского ведомства в Кронштадте, служил на Черноморском флоте. Там он создал кружок морских офицеров, что в итоге привело к аресту в 1883 году.
Судя по фотографиям, Ювачев был редкостный красавец в молодости. Сохранилось много его изображений – интересно, как революционная, а затем и религиозная жизнь сочетается с тонким пониманием медийности, неослабевающим к ней интересом. Он умел очаровывать людей – из-за этого дневник теперь поделен между четырьмя собраниями. Большая часть дневников хранится у издателя Ильдара Галеева, они поступили в составе коллекции литературоведа Владимира Глоцера, вместе с материалами Александра Введенского, Николая Олейникова и Алисы Порет, остальное в Пушкинском Доме, частной коллекции в Петербурге и в Государственном архиве Тверской области. В Твери дневники оказались перед революцией – во время служебных поездок Ювачев, работавший в инспекции Управления сберегательными кассами, задружился с сотрудниками тамошнего архива, жил в служебной квартире, в итоге решил сохранить у них часть тетрадей. Что-то уже публиковалось, но впервые все сохранившиеся дневники – половина их пропала в годы Большого террора и блокаду - собраны вместе, их заново прокомментировал крупнейший знаток Ювачева Николай Кавин; примерно две трети записей опубликованы впервые. Кавин, прошлым летом вынужденный из-за сгоревшего компьютера дважды готовить к печати десятый том (кто видел каракули Ювачева, оценит тяжесть этой работы), написал и вступительный очерк на 130 страниц – практически готовая биография в ЖЗЛ, Ювачев ее заслуживает.
Много кого знавший, в том числе Льва Толстого и Чехова, Сергия Булгакова и Максимилиана Волошина, не говоря уже о народовольцах и товарищах по заключению, Ювачев далеко не идеальный автор дневников. Общественно-значимое словно оставлено для публичных текстов - под псевдонимом "И. Миролюбов" он издал до революции 25 книг и брошюр, не считая мемуаров и путевых очерков. В дневниках же он будто провоцирует будущего читателя – о собрании Религиозно-философского общества пишет вскользь, без деталей, зато нет числа бытовым подробностям. Из них вырастает в итоге портрет и личности, и эпохи – мало кто оставил столько материала о повседневной жизни, хоть часы сверяй и пиши сценарии о незамеченном потомками человеке, для которого мистические и эротические видения важнее разговоров с великими. Современность, конечно, прорывается, автор скептичен, часто с непривычного угла зрения. Даже о ценимом о. Иоанне Кронштадтском он пишет независимо: «взобрался на головокружительную высоту. Из России сделал один приход. Писание его слабо. Есть еретическое». А рядом – провидец и поэт, вот запись 1903 года: «Поезда теперь пресмыкаются, как черви. Пользуются всею поверхностью земли; но скоро люди полетят, как бабочки, по голубому эфиру.”
Многое цензурировано – уж не младшей ли дочерью, хранившей дневники? Вырезано все о Волошине, а в дневнике за 1932 год отсутствуют первые страницы, связанные с арестом сына, Даниила Хармса. Так неожиданно вернулась шлиссельбургская молодость, отец ходил к сыну на свидания, носил передачи и даже тайком пробрался на вокзал, чтобы посмотреть, как Хармса отправляют в ссылку.
Знаменитый сын упоминается не так часто, особенно если сравнить с хроникой церковной жизни отца. Но и эти записи, связанные в основном с детством, важны для истории.
Семь лет работы над изданием, десять томов, почти шесть тысяч страниц, подробные комментарии и указатели – огромный труд. Госструктуры не стали финансировать проект, который не выглядит прибыльным – его значение для культуры прямо пропорционально затратам и обратно пропорционально доходам. Как профессиональный ревизор, Иван Павлович вряд ли одобрил бы подобное разорение, но как отец Даниила Хармса вполне мог и простить расходы ради подвига.
Он умер от заражения крови, начавшего после пустякового пореза во время бритья. Абсурдный финал большой и сложной жизни – хочется добавить, что хармсовский, но не стоит.
Иван Ювачев. Собрание дневников в десяти книгах. Вступ. ст., сост., подготовка текста и примеч. Н.М. Кавина. Книги 1-10. М.: Галеев-галерея. 2016-2020.
Это расширенная версия статьи, опубликованной в Ъ.
